Директор ТИАЦ РИСИ Александр Бедрицкий: «Крым – это уже не вопрос компромиссов и переговоров для России»
После феерического визита госсекретаря Джона Керри в Сочи вокруг нарождающейся Новороссии наступило некое затишье. Конечно, затишьем никак нельзя назвать все усиливающиеся обстрелы территории ЛНР и ДНР и убийство одного из знаковых командиров ополченцев Алексея Мозгового — но это, увы, обыденная картина дня, как бы жестоко это ни звучало: ситуацию на Юго-Востоке Украины она кардинально не меняет. Почему всё замерло, что будет дальше и сколько продлится война украинских властей с собственным народом, мы говорим с директором Таврического информационно-аналитического центра РИСИ Александром Бедрицким.
Да, судьба. Но русские своих не бросают!
— У нас, на «Крымском Эхе», мы часто пишем о том, что судьба России в целом и Крыма в частности зависит от судьбы Украины. Как вам такой посыл? Это правильное утверждение?
— Только отчасти. Россия в общем и целом самодостаточна. Судьба Украины, хотим мы этого или нет, содержится в самом названии этой страны — Украина, окраина и напрямую зависит от России и от Европы, Запада в целом. То есть субъектность Украины не просто низка, она предельно низка, она практически отсутствует. На это, кстати сказать, обращают внимание и сами нынешние украинские власти: Яценюк недели две назад пожаловался, дескать, «нас не воспринимают в качестве субъекта» — это совершенно трезвая оценка. Вообще, удивительно, что она от такой фигуры прозвучала, который в своих оценках либо вообще ничего не говорит толкового, либо делает всё, чтобы ситуацию загнать в патовую позицию.
— Потому что он выполняет поручения, данные «свыше».
— Да. Но здесь он проговорился — то есть от него мало что зависит. И это правильно. Мы как-то привыкли слепо верить максиме из знаменитой книжки Бжезинского «Великая шахматная доска»… Кстати, Бжезинский не настолько популярен в самих США, как многим у нас кажется.
— Американцам вообще, кажется, кроме самих себя, никто не интересен.
— Нет, просто потому что Бжезинский больше публицист, чем политик, и его изыскания носят скорее теоретический характер, то есть не настолько он серьезен. Вот если бы Киссинджер сказал, это было бы более весомо. А Бжезинский — ну, собака лает, караван идет…
— Но ведь и публицисты могут очень точно отображать настроения общества и доносить их до верхов и низов. Может, Бжезинский как раз рассказал то, о чем промолчал Киссинджер?
— Что касается Украины, Бжезинский сказал так: без Украины Россия перестает быть евразийской империей. Сейчас мы видим, что делают украинские власти: с одной стороны, они делают совершенно иррациональные поступки. Гражданскую войну на Донбассе можно было вполне легко избежать с самого начала: в апреле прошлого года она даже не просматривалась. Тем не менее она там идет.
Вопрос: почему?
Делается одна простая вещь: через кровь, через войну сейчас пытаются создать украинскую политическую нацию — то, чего не существовало 23 предшествующих года. То, что сейчас делают киевские власти: заявления о десоветизации, о переименовании 70 населенных пунктов в Крыму, который уже не принадлежит Украине, разрыв военно-технического сотрудничества с Россией и пр. — с одной стороны, иррационально, поскольку не может быть принципиально реализовано, но, С другой — завязываются такие узлы, которые невозможно развязать в системе международных отношений или в системе двусторонних дипломатических отношений между Украиной и Россией. Ситуация намеренно загоняется в некий угол, из которого его не вытащить цивилизованными способами.
— Но ведь наша судьба все-таки зависит от того, что происходит на Украине: мы ведь не можем ее бросить и забыть, отгородиться границами… Говоря о том, что наши судьбы взаимосвязаны, я имею в виду именно то, что уже полтора года на российском телевидении мы постоянно видим практически одну Украину, даже в ущерб каким-то российским новостям — это ли не показатель интереса россиян к судьбе граждан Украины, судьбе в целом этой страны? Такой уровень интереса говорит о восприятии беды соседнего государства как личной, своей собственной. Думаю, такое будет длиться до тех пор, пока ситуация с Украиной не найдет своего разрешения. А она быстро не разрешится…
— Давайте вспомним конец 2013 года, предшествовавший саммиту Восточного партнерства в Вильнюсе — что тогда говорилось: что в России на экранах телевидения и СМИ Украина отсутствует.
— А теперь только она и присутствует! Но, может, это расплата за долгое ее там отсутствие?
— Можно и так сказать, но, с другой стороны, это говорит о том, что люди переживают за то, что там идет вооруженный конфликт, гибнут русские люди, гибнут украинцы, которые в восприятии русских людей, россиян все равно остаются русскими, пусть даже это понимание отторгают сами украинцы. По сути, идет гражданская война, которая затрагивает не только Украину — она напрямую затрагивает Россию.
В этом смысле, согласен, настроение российского общества сильно зависит от событий на Украине. Что касается зависимости государственных институтов во взаимоотношениях с Украиной, экономических связей — то нет, такой зависимости уже нет. Как-то вдруг оказалось, что по каким-то ключевым направлениям мы уже вполне успешно справляемся сами — скажем, запорожский «Мотор-Сич» поставлял нам двигатели для вертолетов и крылатых ракет, которые мы уже делаем под Петербургом. Днепропетровск, понятно: ракеты, космос — зависимость от него тоже уже практически снята.
В сфере военно-технического сотрудничества, о котором сказано, что отныне оно разрывается, у России зависимости от Украины как таковой уже нет. И это произошло в результате последних событий. Возьмем транзит газа — здесь тоже выстраиваются совершенно новые пути, и Украина оказывается вообще на периферии. И это уже не первый период в истории этой территории. Говорить о государственности Украины можно было до событий 2013/2014 годов — а теперь государственность, то есть субъектность стремительно теряется, и не исключено, что это будет состояние такой вот руины — безжизненной, лишенной субъектности, в которую любая страна будет бояться заглядывать.
— То есть вы хотите сказать, что мы завязли в ней на духовном уровне, а в материальном смысле мы коготки свои оттуда уже вытащили?
— Да не «духовно», дело гораздо проще: если мы не будем защищать русских — а своих нужно защищать, русские своих не бросают — то значит, Россия перестанет восприниматься гражданами страны как государство, которое обеспечивает их интересы!
О маркерах, индикаторах и рельсах
— В интернете, который давно уже всерьез влияет на нашу жизнь, у блогеров сейчас пошла новая волна стонов «путинслил». Они видят: происходит какое-то торможение на фронтах, общая ситуация — хотя бы внешне — несколько успокоилась плюс убивают Мозгового, потом слышим о 45 тысячах военнослужащих Украины у границ Новороссии… Что там сейчас вообще происходит?
— Что происходит, об этом лучше спрашивать тех, кто там находится непосредственно, а вот тезис «путинслил» я бы оставил раз и навсегда. Об этом можно было говорить, скажем, весной 2014 года. Но после того, как Россия уже неоднократно демонстрировала, причем реальными действиями, что ей небезразлична судьба Новороссии; а до сего дня ей оказывается гуманитарная поддержка, дипломатическая — кстати, надо сказать, серьезнейшая, причем зачастую в ущерб международному статусу самой России — ни о каком «путинслил» речи нет и быть не может!
Очень многие вещи мы оцениваем как-то слишком поверхностно, не учитывая, что вообще вне поля нашего внимания остается колоссальное количество каких-то других факторов, которые оказывают влияние на события. Ну, например, некоторые кричат: зачем были Минские договоренности, раз они не соблюдаются украинской стороной. Но эти крикуны не хотят замечать, что в результате, если мы посмотрим информационный фон, скажем, европейский, то увидим, как постепенно меняется восприятие России. Если вначале в глазах европейцев — это агрессор, который ведет гибридную войну на территории другого государства, то сейчас выясняется, что Россия таки была права, и на Украине в действительности формируется нацистский режим.
— Даже результаты Евровидения, этого певческо-политического конкурса, говорят, показал, что отрезвление «европейских масс» происходит…
— Ну тогда давайте вспомним прошлогодний конкурс… Честно говоря, Евровидение как таковое…
— Его называют неким маркером общественных настроений…
— Маркер… Слишком уж нечеткий: его используют, если нужно что-то обосновать, но если нужна другая интерпретация, то тоже могут привести в качестве аргумента.
— То есть ненадежный индикатор? Хорошо, а если мы вспомним про недавний саммит Восточного партнерства в Риге — это маркер?
— Безусловно! Запад этим «партнерством» создает санитарную зону. Если раньше, в период холодной войны между Советским Союзом и Западом, то есть США как международным гегемоном, санитарная зона формировалась в буферной зоне европейских государств, часть которых принадлежала Западу, часть — Организации Варшавского договора, то теперь уже в ходе постепенного расширения Евроатлантического блока на восток, буферная зона съеживалась, пришла вплотную к границам России.
Украину не получилось легко интегрировать в НАТО, в ЕС — попытка была предпринята в ноябре 2013 года в ходе Вильнюсского саммита Восточного партнерства. Тогда говорилось о том, что подписание соглашения об ассоциации с ЕС – чуть ли не вступление в ЕС, что было бесконечно далеко от реальности. А вот, что было бы реальным, так это постепенное ухудшение российско-украинских. Одномоментно ничего бы не изменилось, никто бы не принял Украину в Евросоюз, причем не только в тот период, но и в обозримом будущем…
— Мы об этом не раз писали, но почему-то к нам в Киеве не прислушались…
— Понимаю вашу иронию, но была задача вбить еще один клин в взаимоотношения между Украиной и Россией, оторвать Украину от России, постепенно вобрать в себя западный мир, переваривая Украину постепенно, потому что и население, и территория огромные, и сразу это все сделать не получится. Вспомните, например, Чехию и Словакию. Ведь Чехословакия не вошла целиком в ЕС, это нормальный путь развода, укладывающийся в европейскую интеграционную модель.
Тогда Украина могла встать на рельсы постепенного отхода от России с туманной перспективой сближения с ЕС. Сейчас же даже в самом страшном сне ни один здравомыслящий европейский политик, который отвечает за свои слова, ни о какой евроинтеграции Украины говорить не станет. России говорят: пожалуйста, если хочется, восстанавливайте Донбасс. Всё остальное — это серая зона, убийственная для остатков Украины, она уже неинтересна никому. Европейцы будут стремиться к тому, чтобы любые вложения туда оказались бы губительны для России. А Россия не станет вкладываться, потому что неизвестно, что с этим делать.
Воюет тот, у кого ума не хватает
— Недавно опубликовано украинское социсследование по употреблению языков на этой территории — карта их локации никак не изменилась по сравнению с тем, какую мы видели раньше: то же четкое деление на «три Украины». По последней переписи, на Украине жило 8 миллионов русских. Даже если уберем из этого числа крымчан и жителей нынешней Новороссии, все равно остаются миллионы…
— На самом деле их, русских на оставшейся части Украины, гораздо больше. К тому же есть двойная идентификация. Но, мне кажется, ситуацию нужно разделить на два направления: языковой индекс как был, так он и остался. Но сейчас он не так однозначно кореллируется с политическими предпочтениями: это можно назвать этногенезом, можно — становлением политической нации. Так или иначе, процесс этот на Украине протекает.
— То есть не все русскоязычные любят Россию, и не все украиноязычные ее ненавидят.
— Можно сказать и так. Хотя я бы сосредоточился на первой части: не все русскоязычные любят Россию. Отчасти это результат пропаганды, отчасти — результат того, что действительно за 23 года появились новые поколения людей, которые родились и выросли при Украине, и для них нет другой реальности. Для них события вокруг Крыма, Донецка, Луганска были шоком — вдруг их страна оказалась несостоятельной в новых условиях. И враг был вполне четко персонифицирован в их сознании. Это не значит, что это так и есть на самом деле, но сознание, оно таково.
Посмотрим на Киев, где проходил Евромайдан: там в основном говорили на русском языке, за исключением тех, кто приезжал из западных областей. Если посмотрим телесюжеты из зоны конфликта — то увидим, что в основном участники АТО говорят на русском языке. Вот он, языковой индекс — он ни в коем случае не мешает воевать за «единую Украину». И не мешает всю вину возлагать на Россию.
— И что: мы оставляем эту серую зону и забываем про нее? Или что мы делаем?
— Что делаем?.. Ну, во-первых, думаю, что политика — вообще, циничное дело. Мы говорили о Минских соглашениях, но ведь пока там подписывались документы, на линии соприкосновения на Юго-Востоке гибли вполне конкретные люди. Сейчас, когда объявлено перемирие, снова гибнут вполне конкретные люди, потому что перемирие нарушается. Все это очень болезненные вещи. Но тут нужно понимать, что, если мы сейчас сплеча рубанем, примем ЛНР и ДНР в состав России, направим колонну российских танков на Киев — что будет следующим?
— …и что будет следующим?
— Думаю, как минимум, — крупный европейский конфликт, из которого неизвестно как будем выбираться. Конфликт, конечно, же, военный, т.е погибнет колоссальное количество мирных людей.
— Нам часто рассказывают, что войска НАТО, которыми нас в свое время пугали, сейчас совершенно не те войска, которые способны напугать…
— Давайте посмотрим, что такое российская армия до 2013 года, то есть до Крыма.
— То есть, по-настоящему, армии сейчас всего два-три года, вы хотите сказать?
— Я хочу сказать о восприятии армии. Мировые СМИ, американцы, когда проводились военно-морские учения где-нибудь в Атлантике, писали: разве это флот, у русских только ржавые корыта, это вообще недееспособная армия, они десятилетиями не получали новой техники, у них жуткие неуставные отношения, они полностью деморализованы и недееспособны.
— И они были правы…
— Только отчасти! За два года армия не создается — армия создается десятилетиями. Да, вдруг, в одночасье, мы увидели могучую российскую армию, которая превосходит европейские и натовские силы в Европе — но это все готовилось на протяжении последних 15 лет. Где-то очень медленно, где-то болезненно, где-то с огромными издержками, но это результат десятилетий. Или полутора десятилетий. Так вот. Недооценка противника и убеждение, что мы их шапками закидаем — это самое опасное что можно сейчас сделать, в том числе и потому что такая недооценка провоцирует на то, чтобы чаще прибегать к каким-то силовым методам.
И американцы, кстати сказать, тоже не исключение. Когда у них была возможность говорить, что «мы единственная супердержава», они направо-налево военные инструменты. Потом это приводило к дипломатическим и политическим издержкам — то есть военная сила есть, а понимания того, как ее преобразовать в политическую, присутствует не всегда. Мы должны понимать, что мы воюем не с какими-то тупыми «пиндосами», а с очень сильным противником. Точнее, не воюем, а сталкиваемся. Пока не воюем. И надеюсь, не будем воевать. Это сильный противник, умный. И тут не нужно переоценки, что «от тайги до британских морей Красная армия всех сильней».
— То есть воюет тот, у кого ума не хватает.
— Воевать ведь можно по-разному. Это еще великий китайский философ Суньцзы писал, что самый лучший способ победы — победить замыслы противника, а самый худший — это война.
О главном российском оружии
— Возвращаемся в «серую зону» — что с ней делать?
— Я бы сейчас поостерегся давать какие-то прогнозы, в том числе по той причине, что они сейчас будут не вполне дипломатическими. Россия стремится показать, что главенствующая доля вины за то, что сейчас происходит на Юго-Востоке Украины, лежит на нынешнем руководстве Украины, которое пришло к власти в результате государственного переворота. И ни одно европейское государство не среагировало на этот факт. А это — факт, и с ним ничего не поделать. Если мы сейчас скажем: конечно, мы поможем Одессе, если она восстанет, Днепропетровску, Харькову — правильно мы сделаем или не правильно? Боюсь, что не правильно. То есть мы будем выступать как провокаторы, в том числе и потому, что мы разрушаем ту систему международных отношений, которая не упирается только в Украину.
— А разве эта система уже не разрушена?
— Конечно, нет!
— Тогда почему нет никакой реакции на решение Рады о том, что «в зоне АТО» не действуют права человека? Это уже какое-то абсолютно вассальское отношение перед единственным «гегемоном»…
— Есть время разбрасывать камни — и время их собирать. Вот сейчас время разбрасывать камни. Украина делает всё возможное, чтобы, еще раз повторюсь, завязать как можно больше узелков, которые не развязываются, в том числе и такими решениями. Россия смотрит чуть дальше — она понимает, что любая война рано или поздно заканчивается. И что мы будем делать после этого? Если одна из сторон конфликта совершает военные преступления, означает ли это, что другая имеет право совершать такие же преступления? Ни в коей мере! Когда война заканчивается, начинают думать, как же оценивать то, что произошло и виновными так или иначе оказываются те, кто позволял себе недопустимые методы в ходе конфликта. Иначе размываются устои: если мы нарушили правила ведения войны один раз, значит, их можно нарушать и дальше. А если их можно нарушать, то все дозволено. И мир тогда скатывается к хаосу.
— Мне кажется, в данном случае наше главное оружие — это следование праву, не выходя за его рамки.
— Нет, наше главное оружие заключается в справедливости. Россия, как это ни парадоксально, стремится сохранить основы системы международных отношений, несмотря на то, что ее расталкивают и раскачивают. Где-то получается хорошо, где-то меньше, где-то это ведет к очень серьезным издержкам. Допустим, ни одному жителю Донецка или Луганска не объяснить, что Россия не могла вмешаться напрямую, чтобы защитить эти территории.
— На такое обычно отвечают: ну в Крыму же смогли!
— Такие разговоры были в прошлом апреле. Российское руководство тогда заявило о том, что не надо проводить аналогии. Почему: во-первых, Крым имел статус автономии, которая сохранила легитимные органы власти, избранные по украинскому законодательству, которые на тот период приняли абсолютно легитимное решение. И референдум проводился ровно в таких же условиях, с такой же аргументацией, как и референдум о независимости Украины о выходе ее из состава СССР в 1991 году. Если поднять те документы, мы увидим просто поразительное сходство и того, и другого плебисцита.
— О судьбе Крыма. Сейчас, какие бы международные мероприятия ни проходили, все внимательно следят за тем, будет ли подниматься тема Крыма. Скажем, тот же визит Керри в Сочи. Можно ли сказать, что главный игрок на Украине — США — «простили» России возвращение Крыма?
— США выстраивают политику не в таких категориях — «простили», «не простили»: если остается какой-то узелок, пусть даже незначительный, но хоть как-то влияющий на события, то все равно он используется. Конкретный пример — поправка Джексона-Вэника, которая давным-давно устарела, но долго сохранялась, пока ее не отменили всего три года назад. Правда тут же ввели санкции «списка Магницкого». Это такая ниточка, за которую можно периодически дергать и говорить: а у вас не все в порядке. Зачем им отказываться от такого аргумента, допустим, по Крыму? Что им можно предложить взамен? А ведь там предельно прагматично: мы вам — вы нам. Мы отказываемся или признаем, что Крым — это российская территория, а вы что для нас сделаете? А вот такая подвешенная ситуация — ни мира, ни войны — их устраивает.
— В блогосфере постоянно всплывает тема такого обмена: мол, России прощают Крым, а она взамен отказывается от помощи Новороссии, Сирии и пр. Это где-то всерьез обсуждается или это фантазии самодеятельных политологов?
— В блогосфере обсуждается все всерьез, но блогосфера, к счастью, не внешнеполитический орган.
— Я вас спрашиваю как серьезного аналитика…
— Разумеется, идет какой-то торг по ключевым позициям. Встреча Лаврова и Керри проходила за закрытыми дверями, потом никаких значимых итоговых заявлений сделано не было. Это говорит о том, что идут серьезные переговоры, но никто отступать от принципиальных позиций не намерен. По Новороссии и Сирии у России есть принципиальные позиции.
Крым — российский. Точка
— Некоторые серьезные СМИ написали, что, судя по антуражу встречи (на нее напросился американец, а не наоборот; ему пришлось долго ждать встречи с российским президентом; не упоминался Крым и пр.), это позволило утверждать, что Керри приезжал как бы замириться. А, скажем, известный политолог Ростислав Ищенко говорит, что, наоборот, Керри приезжал, чтобы поставить перед Путиным ультиматум. А лично вы как считаете?
— Опять же, мы исходим из того, что любые переговоры — это торг. Какой может быть предмет торга в переговорах Керри, Лаврова и Путина? Украина — по большому счету, да. Но Россия совершенно четко заявила, что Россия признает государственный суверенитет Украины; что конфликт на ее территории является внутренним вопросом самой Украины; Россия выступает посредником в переговорах сторон конфликта в Новороссии, то есть между руководством Донецкой и Луганской народных республик и Киевом; и — вопрос о государственной принадлежности Крыма лежит вне рассмотрения украинского суверенитета. Вот основные позиции — о чем тут еще можно говорить?
Эти позиции совершенно четко заявлены, и если Украина окажется в состоянии сохранить свой суверенитет на оставшейся у нее под контролем территории, никто этому препятствовать не будет. Но Украина делает все возможное, чтобы говорить еще больше о каких-то разграничительных линиях внутри украинского социума. Это ее внутренний конфликт, и она выбирает путь его продолжения. Что касается вопроса по Крыму, это уже вообще не вопрос компромисса и не вопрос переговоров, для российской стороны это абсолютно закрытая тема. Крым — российский, точка.
— Но вы же говорите, что за эту ниточку еще можно дергать. То есть приезжает Керри и начинает не для публики, а за закрытыми дверями говорить: Крым, Крым…
— Ну и что? Это как раз скорее для публики, эта ниточка, за которую можно дергать. Можно сказать, что мы, мол, восстанавливаем какие-то санкции, мы прекращаем сотрудничество в такой-то сфере — это сколько угодно. А вот в качестве инструмента дипломатического давления Крым фигурировать уже не может, потому что это вопрос закрыт.
Да, мы не можем исключать, пример тому — последнее выступление Касьянова — если вдруг люди, подобные ему, каким-то образом, не будем говорить каким, придут к власти в России, тогда этот вопрос опять может быть поднят. Но, во-первых, мы должны понимать, что это будет однозначно означать распад России как таковой. То есть теперь Крым — это неотъемлемая часть России. Если в силу каких-то причин предатели типа Касьянова, покойного Немцова, Ходорковского придут к власти, то это будет не просто потеря Крыма, это будет распад России.
— Судя по тому, что мы видим и слышим, слишком большие силы положены на то, чтобы привести к этому результату.
— Смотрите, если мы возьмем ситуацию Болотной, то в обществе, по крайней мере, в крупных городах, в среде среднего класса Болотная тогда получила определенную долю поддержки. И в масштабах Москвы довольно весомую, чтобы говорить, что начинаются схожие процессы, по крайней мере напоминающие 2004 год на Украине. Но после Украины-2013/14 российское общество получило прививку настолько мощную, что сейчас, как мне кажется, в обществе подобные идеи полностью снивелированы. Конечно, тут нельзя успокаиваться, говорить, что все вопросы решены.
— Это всё сфера общественного настроения. А оно, если верить тому же Ростиславу Ищенко, при смене власти на Украине телевидение включит «другую программу», и очень скоро мы получим полный разворот в общественных настроениях. Так же и в России — когда все чего-то ждут, а долго, как сейчас, ничего заметного не происходит, наступает разочарование. Нам бы гранату в руку — и под танк…
— Танки хорошо смотреть по телевизору, а не когда они под твоим домом грохочут. Я думаю, что большинство россиян это понимает. Посмотрите другой пример — 9 Мая. Вот как надо хранить память о людях, которые пали за свободу в прошлой большой войне. Тут живые встали вместе с павшими … Эта связь поколений говорит о том, что люди осознают цели этой победы. А теперь сравните с некрофильским «герои не вмырають».
— Можно ли сказать, что нынешнее состояние — это состояние «ни войны, ни мира»?
— Что касается Украины, это перемирие. А России — это безусловно мир.
— Было такое ощущение, когда еще только все начиналось, что пара-тройка месяцев — и все закончится, ситуация разрешится. Сегодня многие наблюдатели отмечают, что конфликт затянулся на годы, если не на десятилетия. А вы как считаете: как долго у нас не будет нормального соседа?
— Что касается прогнозов, я практически уверен, что до конца текущего года мы увидим очень и очень серьезные изменения на Украине. Именно в силу того, что субъектность этого государства стремится к нулю. Какую форму они примут, я сказать опасаюсь, потому что избегаю кликушества, и с такими вещами нужно поаккуратнее. Но вот сохранит ли Украина государственность до конца этого года в нынешней форме либо не сохранит — это очень большой вопрос.
Что касается глобального конфликта, то к сожалению, в моем представлении, мы находимся в самой-самой начальной стадии этого конфликта, потому что существует объективный конфликт интересов между Россией и Западом. Стороны — и Запад, и Россия — чувствуют себя достаточно уверенными в этой ситуации, а это говорит о том, что реально договариваться, идти на компромисс либо подписывать капитуляцию никто не намерен.
— Некоторое время назад очень много говорили о Третьей мировой войне — сейчас эти разговоры стихли. Что, конфликт смягчился, к нему не подключаются новые стороны или просто действует правило «не буди лихо, пока оно тихо»?
— О таких вещах действительно вслух лучше не говорить, не вытягивать их на публику. Сказать, что глобальная война полностью исключена, это было бы опрометчиво. Но и говорить, что мы стоим на ее пороге, что все, что сейчас происходит на Украине, это преддверие большой войны — это было бы просто верхом и непрофессионализма и безответственности.
Источник: http://c-eho.info/intervyu/item/970-ukraina-kak-privivka-dlya-rossii